ОСНОВНОЙ ИНСТИНКТ
Размышления биолога на тему антитабачного законодательства

Противостояние курильщиков и некурящих — замечательная почва для журналиста. Удобренная так хорошо, что выращивать на ней тематические статьи можно хоть для еженедельной рубрики. Благо, информационных поводов хватает всегда. А коли вдруг закончатся, можно и самому этот повод выдумать.

Скучное это дело, как по мне. Неинтересное. Потому я и не пошёл натоптанным путём. Хватает и без меня баталий, а создавать инфоповоды… пусть коллеги из жёлтой прессы мозги сушат, это их хлеб.

Вместо очередного разжигания я попробую рассмотреть корни этой внутривидовой агрессии. Всё-таки я биолог, пусть и в далёком прошлом. Положение обязывает. А в качестве источника вдохновения и справочной информации выберу прекрасную книгу одного из величайших учёных и философов ХХ века. Кстати, по совместительству — завзятого трубокура, знающего толк и в этом достойном занятии.

Откуда уши растут
Тёмная сторона псевдовидообразования состоит в том, что оно подвергает нас опасности не считать людьми представителей других псевдовидов. Очевидно, именно это и происходит у многих первобытных племён, в языках которых название собственного племени синонимично слову «люди». Когда они съедают убитых воинов враждебного племени, то, с их точки зрения, это вовсе не людоедство.

Конрад Лоренц, «Агрессия»

Когда наши лохматые предки ещё не изобрели одежду и толком не умели даже дубину обтесать, всей их жизнедеятельностью управлял основной инстинкт. Вовсе не тот, о котором подумали смотревшие одноимённый фильм и который наивно полагал основным доктор Фрёйд. Основной инстинкт — агрессия. Именно благодаря его исходно повышенному градусу вид Homo sapiens сегодня занимает лидирующее положение среди крупных млекопитающих по количеству экземпляров. Правда, качество большинства этих экземпляров вызывает у оставшегося меньшинства изрядный скепсис, но это уже совсем другая история.

Наша же началась именно там, в глубоком палеолите. Скажем так: эта датировка в качестве опорной точки ничем не хуже Большого Взрыва. И даже кое в чём лучше: то был период, когда человек оформился как биологический вид, но ещё не создал общность, именуемую человечеством. Минимальная социальная единица того времени — семья. Максимальная — стая, племя. Именно между этими понятиями лежала вся жизнь тогдашнего человека. Не спешите возражать в ключе «она и сегодня там же». Подумайте непредвзято: а что, сегодня нас абсолютно не волнует мнение очередной княгини Марьи Алексевны? Оно, мнение это, никак не сказывается на нашем поведении? А козни евросоюзов, не желающих принимать под своё крыло Россию, так-таки никого из нас не раздражают?

Вот именно. В сегодняшнем мало-мальски цивилизованном обществе его гражданам приходится учитывать не только интересы семьи и рода. Доходит до того, что интересы общества становятся важнее семейных. Такое было невозможно всего-то пару тысяч лет назад (правители тогдашние — исключение, подтверждающее закономерность), чего уж говорить про десятки и сотни тысяч. При конфликте интересов рода и народа всегда побеждал род. На том стояла человечья общность с момента зарождения и до образования института государства.

Как справедливо отметил Лоренц, родоплеменная структура подразумевала и такой подход: моя родня, моя семья (племя) — люди, а которые с того берега — не вполне. Следы этого подхода нынче остались в этнонимах народов, где родоплеменной строй ещё присутствует либо утрачен недавно. «Иннуит» — называют себя эскимосы, и буквально это значит «настоящий/истинный человек». Остальные — ненастоящие. Да что эскимосы! Казалось бы, древнейшая из ныне живущих цивилизаций, единственная, сохранившая государственную целостность на протяжении почти трёх тысячелетий — Китай. Но разницу между понятиями «жэнь» («человек») и «вао жэнь» («не наш человек») там блюдут до сих пор. Правда, времена, когда европейцев именовали «заморскими демонами» («ян гуйцзы») всё же миновали, однако ж сегодняшнее «лаовай» — тоже словечко с двойным смыслом. Вроде бы уважительное (ключ «лао» означает почтенность, а «вай» — это сокращение от «вайгожэнь», «человек из другой страны»), но всё меняется, когда китаец обзывает китайца лаоваем. В этом случае смысл термина переводится как… «лох». Да не простой, а педальный. Вот вам и трёхтысячелетняя государственность. Японцы, кстати, ничем не отличаются: «гайдзин» — слово-близнец «лаовай». И неважно, что в СМИ это словечко употреблять запрещено. Кое-какие слова и у нас печатать/произносить не положено. Однако кто скажет, что их в языке нет, а понятия, ими определяемые, куда-то подевались?

Никуда они, родимые, не девались. Да и мы-то, братья-славяне, ничем в этой области не отличаемся от порицаемых китайцев. «Урюки», «хачи», «хохлы», «кацапы» — набор побогаче китайского будет. Немцев уже давно без кавычек и абсолютно официально именуем, а кто задумывался над смыслом термина? Ведь исходно «немец» — «немтырь», немой. Не говорящий на правильном языке. То-то же.

Ладно, родовой строй худо-бедно миновали. Нынешняя единица общности — уже не род, но ещё и не народ. Категориями государства мыслят немногие, а категория рода в большинстве цивилизованных стран заметно истрепалась. Сейчас наиболее ходовое понятие — триба, племя. Однако принадлежность к тому или иному племени определяется уже не кровью, не генетикой. Чаще всего это теперь общая сфера интересов. Именно эта сфера определяет маркеры «свой-чужой» столь же безошибочно, сколь недавно (а несколько тысячелетий — это совсем недавно, по историческому-то счёту) определяла принадлежность к семье.

Зёрна конфликтов
Ближе к подлинной агрессии, чем нападение охотника на добычу, интересный обратный случай «контратаки» добычи против хищника. Особенно это касается стадных животных, которые всем скопом нападают на хищника, стоит лишь им его заметить; потому в английском языке это явление называется «мобинг».

Конрад Лоренц, «Агрессия»

Изреку несколько банальностей. Которые от банальности своей не перестают быть верными.

Человек — животное.

Человек — животное социальное.

Человек — животное социальное, с повышенной относительно других ему подобных агрессивностью.

Неприятно венцу творенья сознавать свою животность? Кто бы спорил. Но в очевидности приятного почти всегда немного. Сколь гордо мы себя ни именуй единственными носителями разума хотя бы в пределах Солнечной системы, от нашей животной составляющей нам не убежать. Да и не особо стараемся, признаться.

Сто тысяч лет назад повышенный градус агрессии работал на благо вида. Охотникам и собирателям (чего там скромничать — «собиратель» в применении к нашим предкам означало «падальщик»), не имея такой врождённой агрессивности, было просто не выжить. Сперва убей, а потом разбирайся, кого и за что. Если шибко большое и страшное «кого» попалось — сперва убеги, потом собери родню и, опять же, убей. Убил? Кушай. Кого-то из родни добыча зашибла? Тоже кушай, чего добру пропадать. Не ловится крокодил, не растёт кокос? Навались толпой на льва, заломавшего буйвола — разумеется, подождав, когда лев немного насытится. Даже прайд гиен способен отогнать одного хищника от добычи. Что уж говорить о прайде кроманьонцев… Потомки через сто тыщ лет это дело мобингом назовут.

Ближайшая наша сегодняшняя родня — гориллы и шимпанзе, — тогда были очень похожи на сегодняшних. Даже более того: согласно недавним исследованиям, наш с ними общий предок одно время был прямоходящим. Однако гориллы раздумали убивать всё, что видят, перешли на растительную диету. Попутно вернувшись на четвереньки.

Сапиенсы не раздумали. Они двинулись путём сверхагрессивного развития, помноженного на гибкий и цепкий ум. И когда кроманьонцы вышли из Африки (а таких миграций было несколько, наиболее заметны две — около 100 тыс. лет назад и около 40-50 тыс.), их встретили в Евразии не только мамонты и ледники. Их встретили аборигены морозного континента, представители другого вида приматов — неандертальцы.

Стоит ли говорить, чем закончилась эта встреча? Если мы — вот они, а бывшие аборигены остались только в земле и музеях… А меж тем, неандертальцы — не просто другой вид. Это был другой разумный вид, ничем особо не уступающий кроманьонцам. Они на тот момент не только перестали отправлять своих единоплеменников на провиант — они их хоронили, причём с весьма сложным ритуалом погребения. Они заботились о детях. Они даже имели примитивные музыкальные инструменты, не говоря уж об инструментах чисто утилитарных. Словом, это были ничуть не менее сапиенсы, чем кроманьонцы того же времени. Вопрос о наличии речи у неандертальцев дискутируют чем дальше, тем сильнее.

Неандертальцы имели все шансы на создание конкурентной цивилизации. Однако шансы эти им обрубили. В самом буквальном смысле. Причём сделали это пришельцы, куда менее приспособленные к условиям Евразии того времени. И заметно уступающие физически, разве что бегали лучше. Рядовой неандерталец был гораздо крепче, выносливее и сильнее рядового кроманьонца.

Оба вида могли сосуществовать параллельно, кормовая база позволяла. Более того: они могли слиться в единый вид, потому что это позволяла генетика. Однако неандертальцы были выбиты в рекордные по тем временам сроки — вряд ли больше, чем за десять тысяч лет. Почему? Безусловно сказать нельзя, данных недостаёт, но одна из основных гипотез проста, как кулак: агрессии не хватило. Кроманьонец жить спокойно не мог, если знал, что где-то поблизости жрёт его мамонта это волосатое чувырло, говорящее на каком-то совершенно невообразимом языке и не умеющее охотиться загоном. Чувырло же в этом вопросе было сродни нынешним гориллам: еды, эвон, полно, я тебя не трогаю, и ты меня не надо. При таком раскладе проигрыш обеспечен — не сегодня, так в следующей партии. Самая чахлая из горилл намного сильнее любого человечьего пауэрлифтера. Но гориллы нынче тоже в Красной книге, и даже охрана слабо помогает.

Правду сказать, убивали и поедали не всех неандертальцев. Недавняя расшифровка генома человека и сравнение его с геномом неандертальца показала наличие у европеоидов и азиатов до 4 % специфических неандертальских генов. У африканцев этот процент оказался почти нулевым. Выходит, не только кушали, но и ассимилировали. Наиболее вероятен такой метод: мужеских особей — на пропитание, женских пожилых — тоже, а вот молодых женщин, которые ещё способны рожать — по указанному назначению. Потому и только четыре процента, а не сорок, например.

Главный вывод из этого — не столько факт ассимиляции, сколько результат. Порядка 30 тысяч лет тому обратно неандертальцы если где и остались, то в совсем уж глухих дебрях, куда ещё сапиенсы не добрались. Вторая цивилизация не состоялась, изведённая первой.

Когда внешние враги кончились, человечество взялось за внутренних. За себя, то бишь. Агрессию нужно выплёскивать, иначе съест носителя. На кого? Ясен дуб, на соседей! А чего они?

Вряд ли бы мы сейчас об этом рассуждали, когда бы человек, как вид, отличался лишь повышенной агрессией. На наше счастье сапиенсам были присущи и другие уникальные свойства. Например, способность размножаться в любое время года. Очень высокий процент выживаемости потомства — да-да, в сравнении даже с родственными приматами аномально высокий. Настолько, что сумели пережить чудовищные по масштабам катастрофы. Семь миллионов перебили лишь в одной войне Пандавов и Кауравов. Сколько извели доблестные римляне, перемолотили в крестовых походах благословенные рыцари, перерезали князья и шахи, не говоря уж о двух последних веках… А мы не только живы, но и размножились неимоверно.

Война — ещё одно абсолютно и безусловно человеческое изобретение. Искусство богов, чтоб ему. Ни один иной вид животных не объединяется, дабы извести себе подобных. Ни один. Только Homo sapiens. И уж тем паче никто не придумывает для этого истребления поводов вроде религиозной несовместимости или расовой чистоты. Колоссальная внутривидовая агрессия в сочетании с фантазией — жуткая вещь.

Мораль. Её придумали специально, врождённых ограничителей у человека нет. Хорошо вооружённые от природы и агрессивные хищники снабжены генетически заложенными ограничителями на применение агрессии к особям своего вида. Опытные собачники знают: в 99 % случаев драки кобелей, внешне ой какие грозные, заканчиваются максимум лёгкими травмами, которые заживают, как на собаке. Так же заканчиваются в природе драки волков или, скажем, тигров. Если побеждённый занимает позу подчинения, победитель, бывает, даже кусты окрестные рвёт в бешенстве, но убить врага не может — запрет. Мощнейший «встроенный» блок — гаситель агрессии.

Беда, господа. У нас такого блока нет. Мы по исходному эволюционному развитию — задохлые травоядные, не имеющие сильного «встроенного» оружия и не получившие ограничение на его применение. Дубина, нож, пистолет, бомба — это всё не части нашего организма. И поэтому мы так легко убиваем ими ближнего. А чтобы не поубивать всеконечно, вынуждены были изобрести «костыли», заменители встроенных блокираторов — мораль. Правила, не позволяющие добивать лежачего. И даже временами подставлять щёку. Увы, все подобные блоки, не полученные в результате эволюции, легко срываются. Тем более, если на них прёт с полной выкладкой госпожа Агрессия, которой у нас немереные закрома.

Соседи нашего бога обзывают непотребным словом? Перебить гадов! А вон те, которые дальше — косоглазые какие-то, по-нашенски двух слов не свяжут? В топку! А эти шибко умные да богатые? На фонарь.

И так до бесконечности. Господа, вдумайтесь: мы просто не в состоянии жить мирно! Агрессия душит. Нет войны? Мы ненавидим соседа с перфоратором (долбит, козлина!), хамоватую продавщицу в магазине (удавил бы тварь!) и даже толстого попутчика в метро (прислонился, урод, весь потный и воняет!). Когда нет и таких объектов, мы даже на совсем ближних отыгрываемся. Из какого материала сделан мужчина, если на работе с него стружку снимают и долбят, а дома жена пилит?

Цветочки-ягодки
Обычному цивилизованному человеку случается увидеть подлинную агрессию лишь тогда, когда сцепятся его сограждане или домашние животные; разумеется, он видит лишь дурные последствия таких раздоров. Здесь поистине устрашающий ряд постепенных переходов — от петухов, подравшихся на помойке, через грызущихся собак, через мальчишек, разбивающих друг другу носы, через парней, бьющих друг другу об головы пивные кружки, через трактирные побоища, уже слегка окрашенные политикой, — приводит, наконец, к войнам и к атомной бомбе.
Конрад Лоренц, «Агрессия»

Это была такая долгая преамбула. Дальше будет абзац.

Оставим в стороне политические дивиденды, которые стригут с нас, любимых, все, кому не лень. А кому лень — те втрое стригут, чтоб два раза не вставать… Не будем рассматривать и финансовую сторону проблемы, её тоже много кто уже разжёвывал. Сразу перейдём к стороне моральной.

Мораль — единственный мало-мальски работающий на сегодня ограничитель внутривидовой агрессии сапиенсов. Законы, говорите? А что есть законы, как не формализация той же морали? Не убий — статья, и не одна. Не укради — ещё один букет статей. Не возжелай жены и осла ближнего своего — тут, правда, возможны толкования, но в целом тоже, как говорится, был бы клиент, а статья для него отыщется.

Однако вот закавыка: в числе законов правильных, агрессию сдерживающих, в последнее время появляются такие, которые её не просто культивируют, а даже указывают объект применения. Исходники у этих законов могут быть вполне себе невинные, но это ж семечки. Цветочки-ягодки вырастают те ещё.

О чём это всё? Да вот есть такой документ — «Рамочная конвенция ВОЗ по борьбе против табака». Вроде бы никакой не аргумент, он даже силы закона не имеет. Однако штука оказалась на удивление действенная, особенно в свете иных мировых проблем и проблем каждой отдельной страны, присоединившейся к этой конвенции. В чём же привлекательность этой конвенции? Разумеется, это новые источники денег, припасть к которым всегда радостно. Но не только.

Позволю себе цитату, точнее — выжимку из статей 6-14 помянутого документа.

Неценовые меры по сокращению спроса на табак, а именно:

•       Защита от воздействия табачного дыма;
•       Регулирование состава табачных изделий;
•       Регулирование раскрытия состава табачных изделий;
•       Упаковка и маркировка табачных изделий;
•       Просвещение, передача информации, подготовка и информирование населения;
•       Реклама, стимулирование, продажа и спонсорство табака; 
•       Меры по сокращению спроса, касающиеся табачной зависимости и прекращения употребления табака.

Уже поняли, к чему это приведёт? Да что там поняли — мы это уже на своей шкуре ощутили. Курить на рабочем месте? Караул, преступление! В ресторане? Вы что, с ума сошли? Бегом на улицу! На остановке? Что, скотина, некурящих рядом не уважаешь?!

Проблема в этих вот «неценовых мерах». Они для каждой отдельной страны выливаются в дискриминационные законодательные акты. О других странах не скажу, но в России, например, эти акты вплотную подступили к попранию конституционных прав. В некоторых частях эти права уже вовсю попраны. Так, например, всерьёз рассматривается проект по запрету курения в многоквартирных домах. То бишь вообще, включая частную территорию квартир. Что это, как не прямое нарушение любой конституции?

На деле всё ещё хуже. Ладно бы конституция, не впервой о неё ноги вытирать. Эти законы не просто развязывают руки борцам с курением. Они позволяют конвертировать борьбу с курением в борьбу с курящими. Косвенно они развязывают руки пламенным борцам, да ещё и подсказывают, о кого эти руки можно почесать. Указывают на объект приложения агрессии.

И даже не просто указывают, а вполне легально разделяют человечество на две враждебные группировки, при этом ставя одну из этих группировок в заведомо проигрышные условия. Как такое называется в приличных домах? Хорошо, если просто «поддавки»…

За всем этим неиллюзорно маячит образ пивной кружки, идущей на контакт с головой курильщика. Доводилось смотреть какое-нибудь ток-шоу по теме? Мне вот доводилось. И что меня конкретно так пугануло, так это недвусмысленное озлобление некурящей стороны по адресу курящей. Жутковато выглядят эти вытаращенные глаза в сочетании с бессвязными воплями, исполненными вполне себе качественной ненависти. Я не великий знаток конфликтов, но участвовать в крупных, основательных драках приходилось. Так вот: исступлённое и вроде бы благое негодование господ некурящих неприятно напомнило преддверие тех самых драк. Уверен: если бы в студии нашёлся провокатор (а в жизни они почти всегда находятся), который бы крикнул «Бей!» — было бы основательное толковище. С большими объёмами вытекающего.

Сбор камней
Моральные выводы из естественной истории псевдовидообразования состоят в том, что мы должны научиться терпимости к другим культурам, должны отбросить свою культурную или национальную спесь — и уяснить себе, что социальные нормы и ритуалы других культур, которым их представители хранят такую же верность, как мы своим, с тем же правом могут уважаться и считаться священными. Без терпимости, вытекающей из этого осознания, человеку слишком легко увидеть воплощение зла в том, что для его соседа является наивысшей святыней. Как раз нерушимость социальных норм и ритуалов, в которой состоит их величайшая ценность, может привести к самой ужасной из войн, к религиозной войне. И именно она грозит нам сегодня!

Конрад Лоренц, «Агрессия»

Давайте соберём раскиданные по тексту камни.

1. Человек — животное с повышенным градусом агрессии, которую необходимо стравливать.

2. Агрессия чаще всего бывает внутривидовая, направленная по разделяющему признаку (форма черепа не та, болеем за «Спартак», курим всякую гадость и прочая).

3. Условия, в которых агрессия работала на выживание и процветание вида, в настоящий момент исчерпаны чуть менее, чем полностью. Вид Homo sapiens с точки зрения биологии не только процвёл и заколосился, но даже угрожает задавить себя числом.

4. Любое законодательное разделение действующего социума не только закладывает базу для агрессии по разделяющему признаку, но и указывает объект применения этой агрессии. Иными словами: мы и так неплохо соображаем, кому бы рыло начистить. И без законодательной поддержки в этом благородном деле отлично управляемся.

5. Не обидно?

Сколько уже можно жить рефлексами, в самом-то деле! Ну ладно, оставим в стороне права курильщиков. Хотя покуда табак не объявили вне закона, эти права гарантирует любая конституция, и нарушать их как-то некрасиво. Но — оставим, пусть будет стыдно тем, кто нарушает.

Здесь и сейчас рассмотрим иную проблему во всей её неприглядности. Господа-товарищи! Нас стравливают, сталкивают лбами, нам предлагают вцепиться в глотку ближнему. И глотку эту заранее подставляют, а ближнего загоняют в пятый угол, откуда ему ходу уже нет. И задействуют при этом один из самых дремучих инстинктов. Совершенно ненужный на данном этапе развития социума.

А подумать? Самим, вот этой вот головой. Кабы не она, кстати, никакая агрессия бы не помогла, вымерли бы за милую душу ещё в Африке, не дожив до кроманьонского состояния. Римское право хороший постулат сформулировало: Isfecit, quiprodest. Сделал тот, кому выгодно. Ну и кому выгодно, чтобы граждане страны видели главных врагов своих в соседях?

Единственные реальные кандидаты — те самые слуги наши, коих мы выбирали. Готов даже допустить, что принимают такие законы они не из подлости, а по глупости. Но мы-то с вами, мы-то не подлецы и не дураки, верно? Сомневаюсь, что найдётся много таких, кто про себя подобное скажет.

Так что нам мешает не идти на поводу у дураков и подлецов? Остановиться и задуматься: а так уж ли плох этот вот парень с сигаретой? А вон тот дядя с трубкой — разве такой уж мерзавец, чтобы ему трубку в горло вколачивать? И так ли уж страшно они загрязняют атмосферу? Быть может, миллионы автомобилей вреднее, а? ТЭЦ? Горящие свалки и торфяники?

Нет, говорит нам закон. Это всё ерунда. Главные враги — парень и дядя. Это от них нам аж не дышится уже. Медицина доказала. Ату их, гадов! А свалки и выхлопы — это свежий воздух. Вы грызитесь, господа, грызитесь. Главное — не обращать внимания на реальные проблемы. Вот вам цель, вот средство — действуйте. И на бойкоты химкинских лесов даже не думайте ходить. Здесь всё правильно, тут сплошные друзья и братья, а что воняет — так это временные издержки, привыкнете. Не вредно, медицина доказала.

Допустим, иных слуг этому народу не найти. Ну не пойдут нормальные люди на такую работу. Но кто мешает, забив на все законы, осознать всю мелкость и надуманность различий, примириться и сообща выработать пусть не регламентированные, зато работающие правила сосуществования? Понять, что нас используют, играя на ненужном инстинкте. И погасить выхлоп агрессии, есть на то способы куда менее кровавые. Неужели это не достойно гордого видового имени, которое мы себе приладили?

Это так просто — возлюбить ближнего. Ну, хотя бы уважить.

Тогда, глядишь, и со свалками легче будет разбираться, а?